С моего столика мне хорошо была видна дверь. Она открылась, в просвете показалась фигура Терёхи. В эту минуту подошёл Лёва:

— Босс, входящее из дома.

— Мать?

— Мажордом, Дмитрий. Быт.

— Позже.

Если не здоровье мамы, всё остальное может подождать.

Тёрёха поднимался ко мне наклонив голову, смотрел исподлобья. Водил языком по пересохшим губам. Грузно сел напротив меня, деланно-бодро протянул руку:

— Привет, Романыч. Что то случилось?

Я сжал его руку чуть сильнее, придержал в кулаке, посмотрел ему в глаза.

Володька заёрзал, махнул официанту, я остановил его:

— Остынь. Жрать будешь дома.

— Да что случилось то, Матвей. Ты меня пугаешь.

— Рыло у тебя, Вова в пуху. Что ж ты мне, адвокату своему вовремя про пух не докладываешь?

Вова побледнел, в свете неоновых вспышек лицо его стало серым.

— Вова, блять, что творишь? — я кивнул Игнату, он подал папку, положил её на стол.

Терёха несмело открыл её, уставился на фото, в хронологическом порядке разложенным по файлам.

— Откуда у тебя это, Матвей…

— Тебе лучше не знать. Мой ты харизматичный сексапат.

Терёха продолжал всматриваться в картинки перед собой. Там он с юной мамзелькой в кровати занимался явно не переговорами. Оба голые и совершенно невменяемые запечатлены в разных позах. И кроме этого они то в машине, то в ресторане.

Вова взмок:

— Если Люська узнает…

— Люська?, — меня накрыло, Вова даже не понимал во что вляпался: — Ты сейчас вспомнил о Люсе? О папе её вспомни. Вот кого надо опасаться, Вова. Сейчас тебе реально нужен будет не коньяк, а капельница от инсульта.

Вова поднял на меня глаза, беззвучно шевелил губами, пытаясь что то сказать.

— Эти фото, Вова, мои ребята стащили у твоего конкурента. Ты не переживай, у него ещё есть. Так вот, та судебная тяжба между вами, как видишь, приобретает совсем другой коленкор. Это их девка. Она в обмен на свою задницу притащила от тебя все сведения твоим врагам. Поздравляю, Вова, ты кретин. Твоё извечное блядство сплясало кадриль.

— Что мне может помочь?

— Блять, пистолет. Засунь его себе в штаны и выстрели.

— Ты чего, Матвей. Ну ты же меня знаешь, слабый я на передок. Стоит потереться об меня жирной жопой и я себя не помню.

— Зато об этом помнят твои враги, Вова. Моли бога, чтоб вот этой девушке на фото было восемнадцать.

— Что⁈

— Теперь по делу, друг мой Вова. Сегодня-завтра эти картинки тебе подарят в самый неподходящий момент. Но, ты уже предупреждён. Первый выход до картинок — во всём признаться Люсе, (тогда исчезает возможность шантажа). Уже отсюда плясать к судебным разборкам. Вторая — собирать деловые мозги в кучу и переть к тестю. Третья — заворачивай ключики от своего заводика в хрустящую подарочную упаковку.

— Нет, — Вовка тряс головой, как китайский болванчик,: — нет, это мне смерть.

— Иди и подумай какая смерть тебя устроит больше. Возьми себя в руки. Я рядом.

Терёха откинулся на спинку стула. Мертвенно-бледный. с посеревшими губами сидел молча уставившись в одну точку.

— Как твой адвокат предлагаю ехать к тестю. У меня есть бумаги, которые заинтересуют его в твоём браке с его дочерью. Я помогу. Но решение ехать к нему или нет — за тобой, Вова.

Вовка встал, на него жалко было смотреть. Постарел, сразу сник. Ничего, сейчас шок пройдёт, выкарабкается. К слову сказать, Терёха постоянно маневрировал на своей блядской полосе. Не понимаю, как его Люська, ревнивая до чёртиков бабенция до сих пор не узнала о его похождениях. Впрочем, это их дело. С Вовой мы крепко дружили, а вот с семьёй его у меня не заладилось. Я бывал у них редко.

Проводив друга глазами, нашёл Игната, кивнул ему:

— Присядь.

Написал на листке всё, что считал нужным. Достал телефон, показал фото Маши.

— Найди мне всё по этой девушке. От слова «Всё». Возможно, имя вымышлено, возможно, она скрывается. Документов нет, зато есть контора, которая её сюда прислала. Нанимала её моя мать.

— Матвей Романович, передать дело отделу безопасности?

— Нет. Никаких отделов. Ты займись. Лично. Само собой, чтоб не напугали девочку, короче, не мне тебя учить. Работай.

Меня прям распирало заорать: действуйте нежно, аккуратно. Я влюбился, Маша будет моей независимо от того кто она и от кого прячется.

Поднялся, повернулся к Лёве:

— Что за входящее сообщение было от Димы?

Лёва протянул мне текст: «Прибыла Милена Аркадьевна».

В первую секунду промелькнуло:«Кто?» А во вторую вся куча «зачем? почему?» перекрылась единственным «На хера!»

Домой добрался ближе к полуночи. По привычке направился в кабинет. Привык все деле заканчивать сразу. Надо было перечитать документы.

В кабинет наведалась мать. Последнее время она приведением ночами бродила по комнатам. На второй этаж давно не поднималась и её появление было сюрпризом. Ошарашила новостью:

— Матвей, я так рада, что ты помирился с Миленочкой.

— К счастью, мама, тебе приснился дурной сон. Я с ней не мирился и вообще позабыл кто это.

— Сынок, значит иди и помирись сейчас. Ты без моего присмотра никогда не женишься.

Я промолчал. Спорить бесполезно. Да и зачем, Почувствовав моё упрямство, мать продолжила:

— Нет, нет, не обижай девушку. Оставь прошлое в прошлом.

Я промолчал. Болезнь матери прогрессировала, прогноз не оставлял надежд. Альцгеймер надёжно забирал в свои объятия пышные плечи матери, всё меньше оставляя шансов на мало мальски дельные переговоры.

— В выходные на благотворительном вечере будут Давыдовы. Миленочка договорилась с ними, они будут ждать Софи на случку. Ты же знаешь, щеночки мой девочки на вес золота.

Вот про случку это в самую точку про Милену. Я давно знал, что эта прохиндейка посматривала на всё, что двигалось мимо неё в штанах. Вероятно, даже вариант без члена в них её бы устроил, «лишь бы денежка гремела».

Я не ответил матери, смотрел с бумаги.

— Мэтью, ты такой никакой сегодня.

Я чуть не взвыл. Стоило маме обозвать меня «Мэтью, Мэт», мне сразу хотелось заткнуть уши.

— Мне не нравится, сынок, твоё молчание. Ты обычно любезный, а сегодня напряжённый. Ты не любишь маму?

— Маму люблю, — я приобнял её, про себя буркнув (а вот Милен, собак, давыдовых не люблю от слова «совсем»). То, что сюда прикатила Милена, это означает, они с матерью что то задумали.

Мать коснулась моих волос:

— Сынок, ты такой напряжённый.

Напряжённый? Я? Не то слово. Я взвинченный, я вздрюченный и диагноз моему состоянию — Маша. Красивая, яркая, знойная, как Сахара. Её губы — спелые вишни, сладкие, медовые, терпкие, упругие. Не мог не думать о ней, снова внизу живота вспыхнул костёр. Да что же это. Собачья Мэри Поппинс просто свела меня с ума.

Глава 25

Варя не приехала с утра на работу, меня срочно поставили на её место. Отправили на веранду отнести свежие цветы на стол, накрытый для завтрака. Я надеялась, что никого не увижу из тех, кого видеть не хотела бы. Бегом проскакала по ступеням и, конечно, гороскоп не наврал. День начался с западни.

Само-собой, на веранде в пижаме, в надетом сверху пижамы тиснёным парчой домашнем халате с витым поясом с кисточками на концах стоял Матвей. Султан малого гарема, не иначе. Опершись спиной на перила смотрел прямо мне в лицо:

— Здравствуй, Маша. Рад тебя видеть.

— И вам не хворать Ваше Султанское Величество, — бухнув вазу с цветами на стол, повернулась к Матвею.

Наши взгляды неслись друг на друга как два разогнавшихся паровоза, сшиблись, рассыпались искрами. Моё сердце стонало от горя, мне было больно, страшно, обидно. Душа кричала: ну, давай, милый, расскажи мне что твоя невеста — это не то, что я думаю.

Я, взведённым курком готова была уничтожить Матвея за эфемерную надежду, коснувшуюся меня тёплым крылом. Где то в груди собирались слёзы, но я ведь гордая! Потом поплачу, а пока сделаю вид, что он для меня никто! Ноль!